27 января в Российской Федерации отмечается День полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Ленинград (ныне — Санкт-Петербург) — единственный в мировой истории крупный город, который смог выдержать почти 900-дневное окружение.
Время беспощадно — поколение тех, кто был заперт в осажденном Ленинграде, потихоньку уходит. Одной из тех, кто пережил блокаду, и с кем нам довелось поговорить на эту тему, была жительница д. Грязь Анна Степановна Гуркова. К сожалению, эта замечательная женщина, искренне любившая свою родную сторонку, бережно хранившая память о корнях своего рода, сельский учитель и наставник ушла из жизни. Несколько лет назад мы встречались с Анной Степановной, делали большой материал — воспоминание о ее предках, о жизни хиславичской глубинки вначале ХХ века. Рассказывая о себе, поведала А.С. Гуркова и о том, что пришлось ей жить в блокадном Ленинграде. Именно этих воспоминаний нашей землячки мы хотели бы коснуться в сегодняшнем повествовании.
Из соломы вытрясла меня мама
Сегодня хаты, крытые соломой, можно лишь в этнографическом музее увидеть. А в 20-е годы прошлого столетия в Могилевской губернии, к которой относилась и часть земли хиславичской, село крыло свои хатенки именно таким материалом. Строя на личном хуторе подворье, беременная мама Анны трясла соломенные кули для крыши, так и «вытряхнула» дочь. В соседском фартуке и принесли ее домой.
В дружной семье детей любили, делали все, чтобы они росли не только трудолюбивыми, но и грамотными. Анна тянулась за старшим братом, быстро училась грамоте. А успешно закончив школу, хотя за знаниями в разном возрасте приходилось ей ходить в разные деревенские школы, да километров за 7 бывало, решила девушка стать учительницей. В 1939 году поступила она в Ленинградский педагогический институт имени Герцена, на факультет естественных наук, на специальность биолога.
Птичьи трели прервались воем авиабомб
Учеба в институте тоже давалась легко, хотя помимо биологии еще и химия прилагалась, но все получалось. Позади уже был второй курс. Шла летняя полевая практика по биологии. Естественные науки разнообразны и интересны. Орнитологические изыскания будили студентов рано, чтобы те сумели познакомиться с жизнью пернатых, изучить их повадки, посмотреть на гнездовья, послушать птичьи трели — идиллическая картинка, да и только. Но не долго она продлилась. Полевую практику прервала страшная весть — война.
Студентов вернули в город. Большая часть мужской половины курса пошла в военкомат. Остальные были привлечены к оборонительным работам. В первое время они засыпали чердаки зданий института песком, передавая его наверх по цепочке в ведрах. Эта процедура спасала в последствии здания от зажигательных бомб. Потом студентов отправили на рытье окопов. Первую линию обороны готовили под Чудовым, потом ближе к городу. Фронт приближался. Вспоминала наша собеседница о первом обстреле: страшный гул с воем — через нас в сторону города летели артиллерийские снаряды. Говорили, что попали они в трамвайную остановку. Именно в эти дни замыкалось блокадное кольцо. На фронте шли ожесточенные бои. Ленинград делал все мыслимое и немыслимое, чтобы не пустить фашистов в город.
Справка
Первые бомбардировки города на Неве начались ночью 6 сентября. 8 сентября город бомбили дважды. Днем группа бомбардировщиков, прорвавшись через заградительный огонь зенитной артиллерии, сбросила на город большое количество зажигательных бомб, возникли пожары. Вечером противник произвел второй налет. Очаги пожаров служили ориентирами для бомбометания. Всего за это день вражеской авиацией было сброшено 48 фугасных и свыше 6300 зажигательных бомб. В этот день вспыхнуло 178 пожаров. Один из них — самый большой — охватил деревянные хранилища Бадаевских складов. Огонь полыхал здесь около пяти часов. Сгорело 3 тысячи тонн муки и 2500 тонн сахара.
За июль и август 1941 года на Ленинград было совершено 17 групповых авианалётов (8 днём и 9 ночью). За три года немецкая авиация совершила 272 воздушных налета (из них 193 ночью). Было сброшено 69 613 зажигательных и 4 686 фугасных бомб. Воздушная тревога объявлялась в городе 642 раза и длилась в общей сложности 702 часа.
Город заполнили беженцы
Они прятались в подвалах. Вскоре, после того как сгорели хлебные склады, ввели карточки на хлеб. Нормы очень быстро стали падать. Вскоре неработающие стали получать по 125 г хлеба. Работающим давали в два раза больше.
Мы с подругами устроились на лесопильный завод в Халтурино. Там тоже посылали к линии фронта на окопы. В город приезжали только на выходной, помыться, переодеться. Приезжали поездом, на Финский вокзал. В один из таких выходных приехав утром, возвращалась вечером. И если утром здание вокзала было цело, то вечером от него дымились развалины. Но вокзал работал, поезд отошел по расписанию. А в пути опять налет, состав остановили, люди разбежались по кустам и канавам. Другой раз налет на Ленинград наблюдали из поезда — все небо в решетке прожекторов светилось, а в этих лучах стремительно шли фашистские самолеты, несшие на Ленинград смерть… Против налетов в небо поднимали аэростаты. Днем эти большие пузыри лежали на улицах, ночью их поднимали в небо.
Первыми умирали парни
Наверное, женский род и впрямь выносливее, или мужчинам нужна большая норма питания, чтобы в голод выжить. Но наши ребята, которых не взяли на фронт, умирали от голода быстрее. Мы же, истощенные, измученные работой, жили. На окопах я была до самого нового 1942 года. Вернувшись в город не нашла своих девчат в общежитии. Из-за того, что были частые налеты, а сил на хождение туда-сюда не было, расположились они в бомбоубежище под зданием института. Еле нашла. Там провела несколько дней и я. В темноте мы лежали на кроватях, меня пустила к себе однокурсница. От холода укрывались всем, чем могли. Когда на какое-то время дали свет, я увидела то, что в темноте казалось какими-то крошками-лепешками, мешавшими на теле. Это были платяные вши. Благо у меня была с собой смена белья. Переоделась, вместо платка на голову байковое одеяло, пальто сверху… Раз в сутки ходили в столовую, где по карточкам давали похлебку. На подкрепление давали по 100 г столярного клея.
Без света, атакуемые вшами, мы решились выйти из убежища. На улице мороз до 40, сил нет, далеко не уйдешь… Добрели лишь до очередного корпуса общежития института, там я жила, когда только поступила. В здании тоже не было ни света, ни тепла. Поселились на четвертом этаже в бывшем читальном зале. Под нами раненые жили. Они поднимались на чердак, где разбирали подшивку крыши. Доски пускали на отопление. Нам это было не под силу, мы свою печурку топили поломанными стульями, столами. На этой же печурке варили похлебку из клея. Перекусив, укрывались одеялами, матрасами, благо их было много, и лежали. От вшей мне помогал густой гребешок, который в свое время подарила мама. Днем работало радио, мы слушали и сводки с фронта, и музыкальные концерты. От бомбежек убегать в убежище сил уже не было. К этому времени парней я уже не видела, как говорила ранее, они умирали первыми…
В один из вечеров, услышали, как потолок наш стал потрескивать. Поразмыслив, решили отодвинуть кровати к стенам. Рано утром по радио читали стихи: «Передай всем друзьям в суровом и храбром бою, что как подругу мы Родину любим свою». Тут над нами обвалился потолок, на нас посыпались штукатурка, доски, песок, которым был засыпан чердак. Хорошо, что кровати мы раздвинули. Утром нашли в этом же здании другое помещение. Много сил ушло, чтобы перебраться туда, и снова мы лежали и лежали…
«Дорогу жизни» мне не довелось увидеть
Как забирали нас, я не помню. Не помню, как переправляли через Ладогу. Не все перенесли и эвакуацию. Почти неделю нас везли в поезде на Кавказ. За нами смотрели, кормили, но мои подруги продолжали умирать. А я жила.
Привезли нас в Кисловодск. Выживших отправили в санпропускник.Не верилось, что все уже позади. Впервые за долго время, увидела себя в зеркале раздетой — рахитик с животом.В первое время даже лечебное питание не всем помогало. Не дай бог никому пережить такое, что пережили блокадники!
В Кисловодске Анна Степановна, восстановившись, закончила учебу.
И снова мама крыла дом соломой
А после победы вернулась домой, где фашисты спалили родную деревню. Оказалось, отец пропал в самом начале войны. Брат Семен, перед войной служивший на Кавказе, там и воевал. Остался жив. Сестра Паша побывала в фашистском плену — в Германии. Всю войну мама не знала, жива ли я, как и я не знала, живы ли близкие, есть ли мне куда вернуться. У каждого из нас была своя печальная история, но эта страшная година не прервала наш род.
Приехавшая домой Анна застала маму снова за работой по «вытряхиванию» кулей для хаты. В ту пору она у них была глиняной мазанкой. Когда фашисты подпалили деревню, горел и их двор. Все деревянные постройки превратились в уголь и пепел, а стены хаты остались. Это было спасением для семьи в первые послевоенные годы. Родные стены, подсмотренные отцом когда-то в Украине и возведенные из местной глины в хиславичской деревне Грязь, покрытые соломенными кулями, приняли их под родной кров!
Нужно было слышать с какой теплотой, с какой гордостью Анна Степановна Гуркова рассказывала о том, как строили жизнь в родном краю ее предки, какими были работящими, как умело перенимали добрые начинания, подсмотренные в чужих краях, стараясь свою жизнь сделать лучше, как тянулись к знаниям. И сама наша землячка по жизни прошла гордо, активно внося свою лепту в становление родного края, детям и внукам своим передала наказы предков.
Благодаря ее рассказу о Ленинградской блокаде, сегодня мы смогли вспомнить подвиг советского народа в годы Великой Отечественной — народа, который состоял из таких же крепких и стойких людей, как Анна Степановна. Светлая ей память.
№4 от 25.01.2019
