Это только так кажется, что человек еще в детстве выбирает свой жизненный путь, решает, чем будет заниматься, получает профессию и так по жизни идет, только совершенствуясь в выбранном раз и навсегда деле. Но так бывает далеко не всегда — иногда человек выбирает изначально не ту профессию и потом мучается по жизни, стараясь как-то применить ненавистные ему профессиональные навыки. А бывает и совсем по-другому. Кто сейчас помнит перелом судьбы тех, кто к началу девяностых не просто получил профессию, но уже достиг в ней определенных высот. И вдруг раз — жизнь резко переменилась, многие человеческие судьбы тогда пошли, что называется, под снос. И далеко не у каждого хватило сил начать свою профессиональную жизнь сначала и в той отрасли, к которой изначально не готовился.
— Я ведь в фермеры пошел не по доброй воле, — рассказывает глава крестьянского (фермерского) хозяйства Николай Степанович Мамайко. — Как говорится, жизнь заставила.
Жизнь заставила
Николай Степанович по образованию хотя и агроном, но все-таки не полевод и не агрохимик, а мелиоратор. Закончил Шанталовский совхоз-техникум.
— Там у нас была одна такая группа агрономов-мелиораторов по эксплуатации оросительно-осушительных систем, — вспоминает Николай Степанович.
После получения образования Николай Мамайко был направлен в Монастырщинский район в ПМК-10. Полученная в техникуме профессия молодому человеку нравилась. Даже спустя почти три десятилетия после того, как пришлось сменить род занятий, Николай Степанович с гордостью вспоминает, с каким энтузиазмом в ПМК работали, как старались. У людей практически не было ни выходных, ни отпусков. Монастырщинская ПМК-10 не раз становилась по отрасли мелиорации первой на всероссийском уровне. А потом, в начале девяностых, финансирование прекратилось, и деятельность ПМК-10 по мелиорации была остановлена. Хотя и тогда, и сейчас по объективным причинам земли Смоленского региона, чтобы получать высокие и устойчивые урожаи сельскохозяйственных культур, нуждаются в мерах, которые в совокупности и называются мелиорацией.
Но в тот момент ПМК была закрыта, и Николай Мамайко стал думать, чем заниматься по жизни дальше.
— По своему образованию я все же ближе всего к сельскому хозяйству. Прикинул — куда ни кинь, а люди есть будут всегда, значит, питание будет всегда востребовано.
Мысль вроде простая, а потому должна быть верной. Но на практике родился парадокс, и, как сейчас признает Николай Степанович, он очень сильно ошибся. Вместе с Николаем Мамайко начинали фермерствовать чуть больше двадцати человек — бывших его коллег по ПМК. До настоящего времени не дожило ни одно хозяйство.
Сам Николай Степанович Мамайко начинал с десяти гектаров земли.
— Я работал вместе со своей семьей. Немного скота держали, свиней выращивали, а в основном занимались овощами, так называемым борщевым набором: капуста, свекла, морковь, картофель, — рассказывает Николай Степанович. — На реализацию возили в те времена на рынки Москвы, Санкт-Петербурга, Смоленска. Вот так трудились и в результате все-таки выжили.
Это начинал фермер Николай Степанович Мамайко с десяти гектаров, а сегодня под посевами у него 140-160 гектаров. Сеет, правда, сейчас Николай Степанович только картофель, а изначально, как уже было сказано выше, у него был представлен полный борщевой набор.
— Но овощи требуют очень много ручного труда, — поясняет Николай Степанович. — Были времена, когда осенью на уборке у меня работали от тридцати пяти до сорока пяти человек.
Ситуация к настоящему времени изменилась. В деревнях остались одни старики, молодежь разъехалась на работу: кто в Москву, кто в Смоленск, а кто и еще дальше — на Севера.
— Я сейчас в областном центре стараюсь набирать сезонных рабочих, — рассказывает Николай Мамайко. — Сделал общежитие: рубленый дом, газовое отопление, оборудован санузел (ванна и туалет), питание практически бесплатное, заработная плата в пределах двух тысяч рублей в день. Но практически никто из города идти работать на село не хочет.
Кадры — это одна из причин, по которой Николай Степанович отказался от производства борщевого набора. Есть и другая.
— Были годы, когда я по 600 тонн капусты отдавал в соседние хозяйства бесплатно, коров кормить и местному населению. Не было сбыта. Смоленск был завален польской капустой, а нам некуда было деть свою, выращенную у нас. Поэтому мы решили завязать с овощами открытого грунта. И что вы думаете? В прошлом году у меня на одном картофеле прибыль намного выше стала, — уточняет Николай Степанович Мамайко.
Что посеешь…
— Николай Степанович, судя по вашей декларации, вы, что называется, не бедствуете, а окружающие люди не относятся к вам, как сто лет назад к кулаку, не завидуют?
— Завидуют — не то слово. Но никто не хочет понять простую вещь, что доход бюджетника и фермера — это не просто разные величины, это совершенно разные понятия. Доход врача или учителя — это его зарплата. Сколько ему в организации начислили, столько он получил и может делать с этой суммой все, что заблагорассудится. Совсем другое дело — доход фермера. То, что я получаю, по большей части идет далеко не на личные нужды, и по итогам года бывают ситуации, когда мои расходы превышают мои доходы. Если мне необходимо что-то построить, приобрести сельскохозяйственную технику или запчасти к ней — это все влечет рост моих затрат, а покрыть я их могу только из доходов. А люди глядят на мои доходы и думают, что лежат они у меня в кармане. На доходы я содержу и развиваю фермерское хозяйство.
Ведь деньги сами по себе не являются каким-то культом для Николая Степановича. Он так и говорит: деньги — это мусор. Хороший хозяин не станет их прятать где-то или бесцельно беречь. Для того же сельскохозяйственного предприятия нужны прекрасная техника, ухоженные с точки зрения мелиорации поля. А во все это нужно вложиться.
— Что такое земелька? — задает вопрос Николай Степанович. И сам же отвечает: — Нас в техникуме преподаватели учили, что земля — это своего рода блюдце: что в него положишь, то и возьмешь, только гораздо больше. Но для этого нужно вложиться: провести культуртехнические работы, где-то кусты убрать, обязательно удобрения внести, известкование сделать. И еще, если я настоящий хозяин, то должен вкладываться и в тех людей, которые трудятся вместе со мной: развивать медицину на селе, здесь нужны здоровые люди. Что с хворого возьмешь? Значит, должны быть условия, чтобы его обследовали и лечили. Дальше — нужны складские помещения, логистика, подъездные пути. Если я вложил деньги таким образом, то значит, я и те, кто живет рядом со мной, всегда будут иметь работу и средства к существованию. А деньги сами по себе — это бумажки, есть их нельзя и с ними никто не будет.
— Николай Степанович, вы занимаетесь не только сельским хозяйством, но и благотворительностью, вы помогали детям-сиротам, восстановили храм… Как у вас на все сил хватает?
— Думаю, что у нас, у русских, это в генах. Как я могу жить спокойно, когда люди идут в храм, а он прямо на глазах разваливается. Многое не могу говорить, ведь в Писании сказано, что нужно творить добро так, чтобы левая рука не знала, что делает правая. Вы спрашиваете: зачем я это делаю? Повторюсь: в генах это у нас. Вот мой прадед, отец моей бабушки, в уголке территории храма его могила. А почему она там? Кого попало внутри территории храмов не хоронили. Мой прадед в те далекие годы принимал участие в ремонте храма, потом помогал ему, вот за это его и похоронили здесь. Не его ли гены во мне сидят? Сейчас у меня внук заканчивает второй класс, а прошлым летом он закончил только первый. Приехал к нам из Смоленска на каникулы. И вот идут они с бабушкой, с моей женой, мимо храма, и внук спрашивает: «Бабушка, вот сейчас храм вы же с дедом делаете, но он же когда-то снова обветшает, и кто тогда его будет ремонтировать? Потом после вас придется мне». Внука никто этому не учил, никто не объяснял и уж тем более не заставлял так думать. То, что мы сейчас закладываем в наших детей и внуков, то и получим, только в большем масштабе. Тут как с землей — что посеешь, то и пожнешь…
